Тошнотворная утренняя духота подкрадывалась к полудню. На берегу Стикса коротали время Иисус и Наполеон, ожидая переправы. Пытаясь развлечься, они бросали «блинчики» в черную воду и вяло беседовали. Скользкие безобразные твари, от которых, как живая, шевелилась Река Мертвых, ловко выбрасывали аморфные тела из воды, жадно ловили уродливыми рваными пастями каждую брошенную гальку и, с хрустом разгрызая ее, вновь скрывались в пучине.
— Они обожают грецкие орехи и жрут все подряд, что хотя бы отдаленно напоминает им ветхозаветное лакомство. Даже эти беспонтовые камни… Однако палит сегодня, вы не находите? — молвил Христос, доставая из-под хитона пластиковую поллитровку с чаем «Липтон».
— Странно, но мне сейчас почему-то вспомнилась египетская кампания, с такой же невыносимой жарой. Тогда я, несколько утомившись от курения опия и непрерывных ласк моей потной Жозефины, велел канонирам расстрелять из пушек в упор самого Сфинкса! Думаю, затея эта прошла не без успеха: его отбитый нос по сей день напоминает вечной пустыне о победах великой Франции. Это вам не жалкое тупое уебанство типа: «здесь был Вася», это изнывающий, как сифилитик от собственной ущербности, сам Царь Ужаса! Ха-ха… — невпопад похвастался полководец, снял треуголку и вытер скомканным грязным платком потные залысины.
— Некоторые глупцы наивно полагают, что достигли полной победы над тайной Жизни, вбив лишний гвоздь в гроб Прародителя, а некоторые глупцы, напротив — выдернув гвоздь из крышки того же гроба не менее наивно полагают, что этим приблизились к разгадке тайны Смерти… Но в гвоздях ли тут дело вообще?… Причаститесь, любезнейший? — витиевато и понятно только ему самому съязвил Иисус.