Сколько себя Катька помнила, бабушка – это было нечто незыблемое, суровое и вечное. Её слушались все. И даже независимый папа, выслушав её, поджимал губы и почтительно отвечал: «Хорошо, Марья Николаевна». Все же остальные просто осекались на полуслове, когда эта грузная старушка открывала рот и ворчливо давала свои наставления. Что говорить о соседках, если их терьер Фокси моментально прекращал дурачится и уходил на свою подушку, стоило бабушке негромко и отрывисто бросить своё «Фу».
И только Катька могла позволить себе не слушаться. Могла баловаться и капризничать ведь бабушка её не наказывала никогда. Хотя и пределы Катька тоже видела очень чётко. Услышав строгое: «Екатерина, угомонись!» Катька моментально доедала ненавистную кашу и бежала собирать игрушки. За этой фразой, сказанной железным голосом, скрывалось что-то страшное, и дальше неё Катька никогда не заходила. Может быть потом бабушка начнёт колошматить её своей тростью?
Строго говоря, она была Катьке не бабушкой, а прабабушкой, но, во-первых в совсем уж лялечные годы Катька не могла выговорить столь длинное слово, а во-вторых, так уж случилось, что обычных бабушек у неё не было.