Стояло холодное январское утро, ярко светило солнце, ослепляя всё живое, Изабелла стояла в окне пятого этажа и щурилась, верхняя губа обнажала желтые зубы и щербинку, доставшуюся ей от мамы. Изабелла жила в типичной хрущёвке, каких много в спальных районах Петербурга, но её дом отличался более поносным оттенком розового и имел вдоль стены отличительные надписи — «Коля Заикин Гандон» и «ХУЙ». Никто из местных аборигенов уже не помнил кто такой Коля Заикин, а кто-то даже позабыл, как выглядит мужской детородный орган, но всех их объединяло одно, каждый раз возвращаясь домой, жильцы вышеописанного дома шептали благостное «Я дома!», читая знакомые слова на стене.
Изабелла отмеряла взглядом траекторию падения снежинок. Под окнами копошилась стая голубей. Расталкивая друг друга, жирные птицы жадно клевали рвоту дворника, Пафнутия Сильвесторовича Кафки, небрежно оставленную у лавки под подъездом. Вчерашнее меню дворника состояло из зелённого горошка, перловой каши и водки «Посольская». Хмелея, пернатые по-своему благодарили судьбу. Всё в воздухе говорило, — «Быть беде!»