Будильник ещё крепко спал, когда Петров третий раз кряду встал на правую ногу. Оставшись довольным проделанной работой, Петров заглянул к маме. Спит. Наскоро одевшись, он наполнил спортивную сумку изъеденной морщинами посудой, поправил покосившуюся подкову и закрыл за собой дверь. Утро и соседка, Варвара Никитична, выдались хмурые. Спустившись, Петров зашагал к мусорным бакам. Достал супницу, воровато оглянулся и резким движением хлопнул гордость маминого сервиза о дно мусорки. Раздавшийся хруст удовлетворил Петрова, и в бак всё тем же незамысловатым способом перекочевало содержимое сумки до последней тарелки. Следующим номером программы Петрова были голуби. Голубей, которых разводил Афанасий Степанович, Петров не любил, и они отвечали ему взаимностью. На это Петров и рассчитывал. Устроившись под насестом, он с упоением принялся за батон, на лету подхватывая крошки. Голуби, не привыкшие к такому нечеловеческому обращению, возмущённо переговаривались. Переговоры закончились тем, что наиболее теплокровные пернатые набрали высоту и совсем скоро "Adidas", от всей души выстиранный мамой Петрова, был безнадёжно испорчен. "То, что надо!", - отметил про себя про себя Петров, покрошил птице остатки хлебобулочного изделия и направился домой, насвистывая что-то из "Кармэн". Что-то из "Кармэн" на поверку оказалось главной темой "Крёстного отца".