В комнате почти ничего не было, если не считать старенького телика "Shivaki", табуретки, на которой лежал пакетик "Жёлтого полосатика" и стояла початая бутылка "Балтики" и раскладушки, которую занял Лунёв. На полу лежала обувная коробка, с водружённым на неё дисковым телефоном с треснувшим корпусом. Штор на окнах не было, карнизов тоже. Из соседней комнаты, смежной с этой, тянуло кошками, аптекой и чем-то неидентифицируемым, сродни запахам осеннего кладбища или веянию крыл Ангела Смерти. А ещё пахло музейной пылью, хотя это совершенно не вязалось с гулкой пустотой помещения.
Андрюха Лунёв смотрел по телику ногомяч, подогревая интерес к бездарной игре аутсайдеров «трёшкой» и вялеными дарами моря. Футболисты ползали по полю сытыми, похуистичными тварями, нарочито мазали по мячу, картинно валялись на травяном покрытии, убеждая судей, что им очень больно, выклянчивая пенальти или жёлтую карточку обидчику. Немногочисленные болельщики на трибунах стадиона копили злобу, чтобы обрушить её после фарса на ближнего своего. Было видно, что если бы им сейчас кто-то Главный разрешил реализовать свои самые сокровенные желания, то они в ту же секунду все до единого бросились бы на поле и порвали в куски игроков, судей, тренеров и обслугу, а потом начали бы мочить друг – друга до тех пор, пока на поле не остался бы последний из них - самый достойный и свирепый фанат, тифози - король, повелитель дурной крови.