Рация зашипела. В очередной раз. В сотый, или тысячный – я не считал. Вызов принят.
Ручка скользит по мятой бумаге бланка карты вызова, водитель устало пихает рукой рычаг первой передачи с впаянной в оргстекло розой на рукояти, машина трогается.
Льет дождь, и на стекле, как оно все чаще бывает – расплывающаяся россыпь мутных вечерних огней, размазанных очередным натужным «вжжжжух» слегка скривившихся от времени «дворников».
- Что там? Сердце болит?
- Душа, Вась.
Повод к вызову - «Плохо, звонит тревожно, невничает. Судороги».
Против воли – тру переносицу. Каждый раз, когда паскудный вызов – там жжет. «Невничает». Если Милка Тавлеева, диспетчер наш, вечная девочка с нежным голосом, застрявшая в детстве на пятом десятке лет, закончившая школу с золотой медалью, вот так вот опечатывается – жди неприятностей.
- Увольняешься?
- Увольняют.