Дело было зимой, и мне было года три. Зимы тогда в Москве были какие надо: с хорошим морозом и сугробами, которые копились до весны. Пейзаж, значит, был заснеженный. Папа, идя с работы, забрал меня из садика, и мы пошли домой вдоль Серебряного бора: я, как обычно, закутанная в три слоя одёжек везде, кроме глаз, - и папа, в мохнатой шапке и в своём другом пальто, которое называлось просто «хорошее».
Уже было темновато, но хорошо светили фонари, и в их свете народ среди сосен предавался зимним забавам: на санках катались, на лыжах носились, просто так играли в снежки — в общем, жизнь в сугробах кипела, но она была не для меня, потому что мы с папой просто чинно шли домой, без всяких там.