— Акулина померла, — диспетчер мельком взглянула на фамилию в карте вызова и передала её фельдшеру. — Съезди. Удостоверься…
Бабка Акулина никогда не ругала скорую. Объектом её матерщины были власти предержащие. Со слов соседки, Акулина всю жизнь отработала не то в главке, не то в торге. В один прекрасный день, проснувшись утром совершенно счастливой и здоровой, Акулина по привычке вышла прогуляться, но вернулась домой не, как обычно, к обеду, а вечером — вусмерть пьяная.
Что побудило пенсионерку впервые в жизни так надраться, соседка не помнила, но с того дня крыша Акулины уехала далеко вперёд сознания. Нет. Она жила одна, обслуживала себя самостоятельно, не буянила, не скандалила, а только по вечерам соседка ясно слышала, как Акулина за стеной то ли молится, то ли что-то считает, то ли просто громко бубнит речитативом какие-то мантры.