После долгого перерыва я зажил на своей старой даче и испытал щемящий шок. Вроде и небо голубое, и озеро, как и прежде, отражало электрические столбы, но сердце всё равно не переставало ныть: вокруг было что-то не так. Только переждав истомный полдень, я понял в чём дело. Вокруг, в выходной июньский денёк, было слишком тихо. Нет, пели птицы и выла далёкая пилорама, но вот людей… людей почти не было слышно.
На секунду показалось, что вокруг вымершая деревушка из американского триллера, но это была всё та же дача, где мать окунала меня в бочку с горячей от солнца водой. Тяжёлой зимой та бочка лопнула и сейчас лежала на боку, как передутый железный шарик. Отнюдь, родное садоводство как будто никто не покинул – нигде не торчало заброшенных дач, где через прохудившуюся крышу мыши догрызают проводку. В облезлой водолазке ходит бородатый электрик. Вот он ни капли не изменился. Шалаш, который мы построили с друзьями, врос в землю и больше походит на треугольный куст. В огородах по-прежнему натянуты теплицы, которые мы, будучи детьми, дырявили рогатками, срезанными из молодого клёна. А вот их хозяек, загорелых бабок, от зари до зари копавшихся на грядках с морковкой, не видать. Иногда средь кустов смородины мелькала выцветшая косынка, и всё, никто даже не заорёт, если сорвёшь синюю жимолость. От кого же теперь с гоготом удирать?