Питер. Февраль тыща восемьсот восемьдесят седьмого. Слякоть, снег с дождём, промозглый, несущийся, воющий ветер.
По мостовой, придерживая потрёпанный картузик (дабы не слетал), и поднимая воротник куцей дырявой шинельки, идёт высокий худой гимназистик в пенсне с треснувшим стеклом.
Из комнатушки на чердаке старуха вот-вот выгонит за неуплату. Намедни, при свете остатков в керосинке, на сходке студенческого братства обсуждали революционные идеи, у гимназистика горят глаза. Гимназистик три дня не ел. Но это и не важно. Он идёт в Зимний.
Убивать царя.
* * * * *
Представили? Вот это - Серёженька. По ощущениям. И с поправкой на две тысячи десятые. Тщедушненькое тельце в синей футболочке и джинсах слегка не по размеру, мокасины, взъерошенный малопослушный ёж, худые острые локоточки, вечно сложенные в замок на груди. Нервные длинные пальцы. Венки на кистях рук. Блуждающая улыбка и очки. Тактично-вдумчивый интеллигентик.
С Серёженькой главное не заговаривать. И упаси бог дать ему увести беседу в сторону политики - не остановишь.
Как любила говаривать одна моя знакомая старушка, политикой интересуются те, у кого нет личной жизни.
У Серёженьки жизни этой нет.