Брата своего я очень любила. Когда он приходил с ранцем из школы, то садился у двери на корточки и распахивал руки. А я бежала со всех сил и прыгала к нему в объятья. В своем воспоминании я бежала, но было ему тогда семь–восемь, а мне чуть больше года.
В следующей сцене – лето. Я лежу на диване в трусиках. Брат оторвал огромной мухе крылья и пустил ее ползать по животу. Ужасно щекотно, я хохочу.
Потом… папа ушел от нас к другой тете и забрал моего брата. Мама рассказывала, что папа обещал купить Володе машину, если брат скажет на суде, что хочет остаться с папой. Ведь ему уже было десять лет, а в десять мальчики сами решают, с кем они хотят жить.
Папа и брат переехали в другой город, потом еще и еще. Мама плакала, глядя на Володину фотографию. И постоянно посылала ему фанерные коробочки с подарками, которые мы периодически относили на почту. Там тетя обвязывала коробку волосатой веревкой, зачерпывала из жестяной банки бурлящую коричневую массу, а потом делала печать, прижимая кляксу на концах веревки металлическим бруском.