Кольке намылил ухи пьяный сосед снизу. Подозвал: мол, иди-ка сюда, малец, дело есть. Дождался пока Колька подойдет, ухватил его за голову двумя руками и резко взмылил уши, после чего дал пинка и, довольно гыгыкнув, сказал: “У-у, гадёныш. Вырос, выблядок. Куда побёг, гнида малолетняя? Я тя не отпускал, стоять бля!”.
Колька со всех ног ломанулся прочь. Уши сильно жгло и на глаза наворачивались злые слёзы. Хотелось разреветься. Но не потому, что было больно, а скорее, от обиды, что эта пьяная сволочь может что-то ему сделать, а он в ответ – ничего.
Мать у Кольки работала торгашкой на рынке, и в свете новых постперестроечных веяний стала ездить “челночить” по Турциям и Польшам. Отец был хлипким алкогликом и давным-давно уже жил с новой семьей и взрослым сыном от второй жены в другом городе. Колька видел его всего раз или два в жизни, когда тот приезжал в командировку и, изрядно приняв на грудь, приходил смотреть на сына.
Созерцание рано ссутулившегося, всем своим видом излучающего какую-то внутреннюю забитость слюнявого человечка не вызывало в нём никаких чувств, кроме лёгкого омерзения.
Он не сильно, но твердо отстранился от родного папаши, когда тот попытался пьяно “почеломкать” сына в щёки и молчал весь вечер, пока отец пил на кухне с новым мамкиным хахалем.