«Я тогда еще совсем маленькая была. Все спрашивала маму – а куда люди, с которыми мы в турецком отеле, деваются? То один пропадет, то другой. Мать отмахивалась, а сестра старшая говорила: «Ты что – дурочка? Их же съедают! По-твоему, откуда турки мясо берут, которым нас кормят?» Я потом смотреть стала, действительно, как кто-то пропадет, так на следующий день обязательно рагу дают. А однажды сестра вернулась под утро и с мамой говорила. Я так поняла, ее в Германию угоняют. Утром вещи собрала, и за ней немец какой-то пришел. Я ей и говорю, что если плохо будет, пусть цветочек нарисует, мол прямо-то писать не разрешат. Ушла она, больше я ее не видела. Только письма приходили, и в каждом – обязательно фотография, она, дома какие-то, и везде – цветы, цветы… А потом и письма приходить перестали…» (плачет).
«Ну, мне, можно сказать, повезло – была в Турции и вернулась живая-здоровая. Только печень с тех пор болит. Ну, это еще там началось, по утрам – встаешь, как неживая, в голове туман, руки-ноги не слушаются, печень ноет, в горле сухо… Но не всем так повезло, многие так там и остались. Турки их не отпустили, сидят теперь с зари до поздней ночи в лавках, на хозяина пашут… Море? Да они его и не видели там ни разу, все в лавке, как пес на цепи…»