Дело было зимой. Мороз держался на уровне тридцати девяти с хвостиком – сорока двух. При минус сорока рабочий день актируется, а при тридцати девяти и девяти десятых – ещё нет. Практически разницы нет, всего одна десятая, но ещё не актируют.
Я был арматурщиком и плотником – бетонщиком, потому что за совмещение профессий доплачивали. И потом, зимой вязать арматуру на плацу – это такой дубак, а когда топором помашешь, всегда согреешься.
Рядом с котлованом под соснами находился навес на столбах, под ним стол на пятьдесят человек со скамейками с обеих сторон – для обедающих. Просто настил на врытых столбиках. Приезжала машина с термосами: первое, второе и чай. Ну и замерзший хлеб, конечно. Деликатесов, само собой, не было, мы же не буржуи, их ещё в семьнадцатом году попёрли. Щи да каша – пища наша. Не очень съедобно, но в щах и каше было нормальное мясо, иначе на таком морозе не поработаешь. Да и повара вполне могли схлопотать, они это твёрдо знали. И пока съедаешь, скажем, первое, тарелка обмерзает со всем, что в ней. Со вторым – та же история. Потому привозили горячее – горячее, мы просто глотали без пережёвывания, иначе лёд жрать придётся. Мёрзлый хлеб макали в суп. Сорок градусов мороза всё же, это вам не хухры – мухры.