Когда в зале погас свет и громыхнула реклама с колой и утоляющими жажду футболистами, Кряжев был уже у двери, скрытой за тяжёлой портьерой. Дверь сохранилась ещё со времён перепланировки старого кинозала, она вела в узкий коридорчик, откуда можно было попасть наверх, в каморку киномеханика, или, через запасной выход, на улицу. Будку давно уже использовали как склад для всякой рухляди, вроде старых кресел, собранных по четыре штуки и прикрученных ржавыми болтами к рассохшимся деревянным рейкам, или для хранения штабелей с банками краски с давно истёкшим сроком годности. Вторую неделю тут сновали рабочие, — хозяева кинокомплекса перепрофилировали под свои нужды последнее выкупленное ими в здании помещение бывшего зала игровых автоматов, потому двери не закрывались, и на чужака никто бы не обратил внимания. На двери, из которой Кряжев вышел, была с обратной стороны задвижка, но он ещё на прошлой неделе на всякий случай проверил — болталась она на последнем шурупе и остановить не могла, даже если кому-то и вздумалось бы защёлкнуть её.
С билетёршей вышло всё так, как он и задумал: запнувшись о ковровое покрытие у входа в кинозал, Кряжев плеснул на протянутую за билетом руку немолодой женщины в фирменной курточке немного колы, начал суетно извиняться и оправдываться, потом долго искал билет и так натурально изображал природную придурковатость, что тут его наверняка запомнили.