Грусть шута мимолетна. Но, бывает, навалится, свяжет и закроет дома на неделю. Тогда я покупаю портвейн. От вина только цвет и название. Результатлишь бледное подобие того чуда, что когда-то за рубль шестьдесят восемь дарил сей напиток. Вместо опьянения – запой, взамен похмелья – издевательство. Но я пью, вспоминая один яркий день, прожитый в стране Советов. Так легче.
Я помню, вышел на улицу под дождь. Погода шептала «давай повесимся». Хмарь и осенние лужи. Возле остановки трясущийся дворник не попадал метлой в окурки, усердно шкрябал вокруг. Родственная, непохмеленная душа. Мальчик с тубусом и большими взрослыми ушами, оскалившись, несся к троллейбусу. Не успел. Стукнулся неаккуратно выпяченными из лица зубами об уезжающие двери. Уши покраснели и трепетали на ветру, как советские флаги. На зубах темнела синяя краска. Мне стало жаль рогатого. Сколько раз его царапали подобные негодяи! А он безропотно глотал человечину, переваривал и вез, куда требовалось, едва ли не даром. Я не решался ехать, глядя, как железяки завтракают людьми. Испражненные обдавали мою вздорную фигуру презрением, как нечистотами. Эти молчаливые хамы даже не подозревали, что они – троллейбусное говно. На фоне большого удовольствия маленького человека – иметь тайное превосходство над возвысившимися – свирепствовало похмелье...