В пятнадцать лет я неожиданно стал очень взрослым. Знаете ли, к каждому в свое время приходит осознание того, что вот, ты был себе маленьким говнистым пиздюком, мог позволить себе разве что обосраться в штаны без особого последующего порицания окружающих, мог играть во всякую хуйню, жрать манку, капризничать, и запереть ебучего кота Рыжика в письменном столе оставив его там орать кошачьим козлетоном в то время, как ты гоняешь по окрестностям на велике с катафотами. Одним словом, заниматься чем-то абсолютно глупым и незначительным, четко осознавая, что в мире есть вещи, которые тебе не дозволены.
К пятнадцати годам я созрел. Я понял, что я вырос и возмужал, и по хую, что документально мое взросление не запротоколировано, что паспорт я еще не получил, зато духовно готов принять то, что три кита основ взрослой жизни- пить, курить и ебацца- это как раз то, что мне надо.
Поразмыслив немного, я понял, что ебацца мне тупо не с кем. Нет, попытки в этом направлении, конечно же были, но ни к чему хорошему это не привело. Однажды Владик спиздил у родителей гондон. Натуральный такой, советский. Изделие номер два. Он достал его из внутреннего кармана куртки, будто из-под сердца, гондон в белой бумажной упаковке с нанесенными розовыми расплывчатыми буквами, лежал на его дрожащей ладони, и мы с Андрюхой Бешиком зачарованно смотрели на него, как на неведомое сокровище, символизирующее нечто таинственное и запретное, которое доступно только взрослым.