Сенатор Катон был красноречив и многословен. Выступления его напоминали монологи лучших актёров. А в искусстве мимики и жестикуляции даже некоторые служители Мельпомены уступали. Но, так как среди сенаторов театралы не водились, то во время очередного словесного поноса Катона, занимались кто чем – кто читал, кто играл в крестики-нолики, кто ковырял в носу, погрузившись в эротические фантазии о молодой рабыне, купленной вчера совсем недорого на ярмарке.
Катон то хмурил брови, то растекался в улыбке, то замолкал на мгновенье в задумчивости. Руки его взмывали вверх, подобно журавлям, то устало падали вниз, хлопая по пухлым бёдрам, то зависали в воздухе, протянутые к слушателям в мольбе. Короче, потрындеть Катон умел и любил.
- И вот ещё какой вопрос я хотел бы поднять. Кто поднял цены на гречиху? Что за хитроумная комбинация, которую мой финансово-необразованный ум не в силах понять? Кто-нибудь объясним мне суть этой махинации? Нет? Тогда хотя бы скажите, где можно получить свой процент с этих сверхприбылей. Сенат мы или не сенат?
Сенат одобрительно загудел и зааплодировал, разбудив спящую часть заседающих.
- И, наконец, я считаю, что…- Катон выдержал паузу, хитро улыбнулся и по-дирижёрски взмахнул руками, ожидая отклика зала. – Что…?
- Карфаген должен быть разрушен, - вяло выдохнули присутствующие.