Саша подождал пару секунд, пока остальные утрут слезы, выступившие от смеха, и продолжил.
Обычная история о поездке на работу в исполнении Саши насыщалась деталями и персонажами,
и на глазах его собеседников превращалась в комедию с талантливыми актерами и удачно
подобранными декорациями. Ораторское мастерство делало его выдающимся рассказчиком и давало
возможность владеть аудиторией настолько, что та превращалась в одно целое, в большой мозг,
для которого Саша становился центром удовольствия.
Сегодняшняя аудитория была своеобразным клубом из трех человек, периодически собиравшимся,
чтобы внимать Сашиному гению — тот, что сидел за столом напротив, обычно выглядел очень печальным,
но знавшим его близко людям было понятно, что отсутствие гримасы скорби означает невероятный
эмоциональный подъем; тот, что сидел рядом с Сашей, завороженно смотрел ему в рот и что-то
иногда записывал, а третий сидел с отстраненным видом, в его глазах крупными буквами читалась
зависть — робкие попытки вставить реплику пресекались мастером слова сразу, как, впрочем, и
попытки остальных — лидер стола был деспотом, милующим и карающим. Ему, как художнику, просто
не нравилось, когда на его холсте кто-то оставлял свои мазки, а подавить инициативу было
также просто, как произнести слово. Однако угнетаемые знали, что власть тирана была временной:
нет, Саша не выдыхался — обогащать чужие словарные запасы он мог часами и даже днями. Но что-то
происходило, когда появлялась фото или видеокамера. Этот момент был словно окончанием чуда.
В студии раздался громкий голос: "прожекторперисхилтон. До эфира одна минута!". В глазах троицы
замелькали недобрые огоньки. Цекало поежился.