Смелые и глупые погибают первыми, это мне стало понятно теперь, когда трусливые и умные толкали меня и Рябчикова к двери кабинета номер 666. На самом деле это был кабинет номер 66, давно закрытый, сперва на ремонт, а после и вовсе, только на ветхой, скрипучей двери дорисовали красной краской еще одну шестерку. Этой дверью пугали первоклашек, и мы все прошли через ритуал посвящения, когда двое или трое ребят из третьих классов прижимали нас к ней лицом, всем телом, а мы верещали, не помня себя и окружающих, потому что сквозь щели пробивался холодный и какой-то темный свет. Глупых и смелых забрасывали внутрь, и мне оставалось только думать, глупость это была или смелость: надерзить нашему трудовику Егору Петровичу; его побуревшие, раздутые до невозможных размеров фаланги словно зависли надо мной зловещей птицей Рух.
Рябчиков обоссался еще на лестнице, парной дух мочи окружал его, как ореол мученичества. Вот это была могучая глотка, там, на нижних этажах он заливался, как пожарная сирена, теперь он скис и еле хныкал, растирая сопли по конопатому лицу. Я уличил момент, чтобы дать этому олуху поджопник. Наградой мне было несколько одобрительных усмешек, та музыка, с которой следует умирать. На помилование тут не надеются, мы прошли последний поворот. Темный коридор, по стенам пыльные зеленые парты, можно различить на их столешницах крупные граффити ONYX и PRODIGY, пентаграммы, свастики, детские магические символы, выдолбленные в дереве шариковыми ручками.