Опять выдался пасмурный день. Солнце с трудом пробивалось сквозь серую массу облаков, отчего казалось, что утренняя серость уже сменилась сумерками. Николай шел по чистому снегу через замерзший лес. Длинная тяжелая шуба отнимала силы, волочась по снежному насту, но грела жарко, до пота. Под меховой шапкой отчаянно чесалась намокшая голова, а руки в варежках отчаянно зудели. Про сапоги думать не хотелось. "Хорошо, один живу" подумал Николай. Дойдя до избы, он привалился спиной к бревенчатой стене и сел прямо в сугроб. Снял шапку, варежки, расстегнул ворот шубы, зачерпнул руками снег и приложил к лицу. Струйки ледяной воды побежали под одежду. Николай протер глаза и посмотрел на серое небо. От бесконечной белизны снега и неба в глазах закружились темные точки. Вздохнув, он сделал попытку подняться. Шапка упала, одна варежка еще держалась в кармане, но вторая намекала, что при резком движении она бросится вниз и все равно придется наклоняться еще раз. Николай рывком вырвался из сугроба, хватая шапку. Распрямившись и стряхнув с полы снег, он открыл дверь. Варежка упала. Не идя на поводу у одежды, Николай пинком отправил ее в глубь сеней и закрыл за собой дверь.
После перехода от избы до деревенской почты и обратно сил почти не оставалось. Сумка с продуктами и почтой, похудев на банку сгущенки отправилась на продавленную кушетку возле печи. Подходя к обеденному столу, Николай споткнулся об ежа Лапифундия, вылезшего из под мойки. Впервые за месяц, в избе зазвучал человеческий голос. Лапифундий метнулся под кушетку, опережая траекторию полета тапка. Николай ухмыльнулся. "Ежиная ловкость! Или ежачья? "Ежиная" звучит правильнее грамматически - "Ежачья" по-смыслу!".