Однажды в святой день Хэллоуина Валентина Ивановна™ Матвиенко сидела у себя в Смольном на высоком троне и принимала всякую нечисть. Ведьмы и кикиморы, наряженные председателями комитетов и вице-губернаторами, водили вокруг трона Валентины Ивановны™ хоровод, возглашая ей здравицы. Та нежить, что посолиднее — одетый Феликсом Владимировичем Кармазиновым водяной и овинник в образе Виктора Николаевича Лобко — стояли отдельно и перешептывались о каких-то своих делах. Как обычно во время массовых мероприятий, сводный оркестр вице-губернаторов, не задействованный в хороводе, исполнял песни из репертуара певицы Зары.
Когда пробило 12, Валентине Ивановне™ явился Юрий Михайлович Лужков.
— Ну что, сестренка, — с тревогой в голосе спросил Юрий Михайлович, — что у тебя — не прошли ли несогласные?
— Не бойся, брателло, — сказала Валентина Ивановна™, — враг был побит, победа осталась за нами. 100 человек менты замели, подонку Пивоварову месяц дали!
В свете черных свечей, расставленных на полу, в глазах Юрия Михайловича заблестели слезы.
— Спасибо, спасибо тебе, сестренка, — Юрий Михайлович обнял Валентину Ивановну™, — ты теперь одна, одна за нас всех стоишь, за всю Русь святую! У меня-то вон, слыхала — разрешили всей этой либеральной сволочи собраться, а Лимонов не шел, так его менты насильно на митинг притащили. Скоро гомосеки начнут по Москве ходить да прямо на Красной площади срам свой творить!
Юрий Михайлович разрыдался. Валентина Ивановна™ стала гладить его по голове, успокаивая, как младенца.
— Я им храмы, памятники строил, а они — гомосекам и масонам мою Москву на поругание отдали, — рыдал Юрий Михайлович.
— Ну будет, будет брателло, — успокаивала его Валентина Ивановна™ и, чтобы приободрить бывшего мэра, вполголоса затянула, — Москва: звонят колокола. Москва: златые купола...
Но Юрий Михайлович рыдал еще громче, уткнув свое лицо в плечо Валентины Ивановны™.
Глядя на него, нечисть перестала водить хоровод. Упыри и ведьмы столпились вокруг Валентины Ивановны™ и Юрия Михайловича. В их глазах тоже выступили слезы и они завыли. Вся нежить тосковала о преданной родине и попранной Москве.