И не было в ней ничего подозрительного. То ли мышь белая с глазами полными блядства, то ли полноватая блядь с мышиными глазами – я сразу не разглядел: на велосипеде ехал. Сразу я только поебацца увидел, ну, и вошёл ей колесом между ног для начала. Главное, ехал по тротуару осторожно, крался, можно сказать, километров тридцать в час всего, а она листовки религиозные раздавала. И будто кто-то свыше за руль придержал, чтоб я коитус этот велосипедный свершил. Прокатил её на колесе недалеко и на асфальт уронил несильно. Брык, сука, и лежит, как на приеме у патологоанатома, нараспашку, смерть клиническую симулирует. Актриса бля из театра юного дрочера. Ну, я не растерялся: дыхание рот в рот с языком сделал и ушибленный клитор, на всякий случай, простимулировал.
Никогда еще у меня в руках он до таких неебических размеров не опухал. Я до этого момента фразу «клитор, как дыня» плохо догонял. Очнулась неожиданно, когда я уже в трусы полез – непосредственно дыню пальпировать, и возмутилась сразу непечатными словами, тварюка неблагодарная. Я, как человек культурный, прихуел аж слегонца с того, в каком разнообразии похожее на «кондом» слово засочеталось. «Ну, чего ты блять так раскудахталась, овца? – думаю, – И откуда в двадцатилетней пизде такой богатый внутренний мир?», – попутно размышляю, а сам суечусь вокруг: «Простите, извините, всяхуйня, не хотел вас задеть, я просто хотел…».
Ну, смотрю, она тоже заднюю включила, смирение на ебальнике симпатичном нарисовала и молитвы какие-то бормочет. Слово за слово, хуем по столу, и я в больницу её на раме повез. На раме уже и познакомились. Оказалось, она баптистка, и её Анфисой зовут, а я это имя крысиное пиздец как не люблю. Баптистка Анфиса блять…
– А как тебя мама с папой называют? – на «ты» уже перешли.
– Мама – Фися, а папа – Фиська, – смущается чего-то.