31 августа 1941 г., Елабуга
По дворам спозаранку принялись ходить люди в форме.
- На аэродром! — говорили они. — Граждане хорошие, все идем маскировать аэродром!
- А эвакуированные? — забазлала во дворе баба Настя.
- Эвакуированных тоже касается, — бубнил старший над людьми в форме.
Марина Ивановна, отодвинув белую, почти без бурых потеков, занавеску смотрела во двор. На кряжистую, ширококостную бабу Настю — нестарую еще женщину. Вроде, как даже и ровесницу. На ее детей, устроивших возню с лопатами в чулане.
На первых порах баба Настя была дружелюбна. Хлопала Марину Ивановну по коленке. Рука бабы Насти была в тяжелых крестьянских мозолях.
Первоначальное дружелюбие квартирной хозяйки по отношению к эвакуированным — Марине Ивановне и Муру — переросло во враждебность. Не прошло и недели. Вдруг выяснилось, что пайков ни жиличке, ни сынку ее не положено. Да и взять с них особо нечего. К тому же к этому времени бабе Насте, несомненно, сообщили, что квартирантка — еще и порченая. Эмигрантка, жена белогвардейца, которого меньше пары месяцев назад наконец-то судили как изменника родины и неизвестно, к чему приговорили.
С того времени баба Настя стала намекать на выселение.