Этой ночью Алексей не мог даже на секунду забыться сном. Последнее время бессонница — сначала осторожно, как бы пробуя Алексея на вшивость, а затем уже нагло и бесцеремонно — оттесняла и уничтожала его обычное человеческое желание спать. Бессонница безоговорочно побеждала, используя для этой цели самые разные уловки и подручные средства. Начиная от занудливых сверчков и заканчивая ошалевшими от брачной круговерти птицами. Да, птицы были крайне несносны. Но из всей своры, особенно раздражала одна, выделявшаяся скрипучим голосом и какой-то необузданной, доходившей до безумия, похотью. И если сверчков еще можно было простить хотя бы за монотонность их стрекота, то птица отличалась тем, что, издав свой омерзительный скрипучий «крэк-крэк», она затихала, казалось бы, уже насовсем. И когда Алексей начинал проваливаться в объятия Морфея, очередной истошный крик вырывал его из просонного состояния.
— Вот сука… — цедил он сквозь зубы, зарываясь головой в свалявшуюся подушку. — Когда же ты успокоишься уже, тварь?
Вставал с постели, подходил к распахнутому настежь окну и вглядывался в ночь. Дождавшись очередного крика озабоченной птицы, Алексей складывал ладони как для молитвы и шептал, обращаясь к невидимой самке.
— Ну, дай уже ему, коза…