У нашего учителя геометрии в пэтэу было погоняло Мясо. Фамилия у него, может, такая подходящая была, Мясницкий или там Мясников, или наоборот Морковкин, уже и не помню, честно говоря. Но хорошо помню, что этого Мясо чморили все кому не лень, и похуй ему было совершенно на различные иезуитские выходки пэтэушной хулиганистой пиздобратии. Ну, там мишень на стуле мелом если нарисовать, так он весь день в этих словно только что со стрельбища штанах может проходить. Или на пиджак сзади бумажку с матерным словом приколют, так он и не заметит, пока сама не отвалится или кто-то из сердобольных учителей не снимет. Или после звонка на урок можно было толпиться возле двери, потому что кто-то бросил клич, кто первый войдет – тот чмо, ну и понятно, что первым войдет Мясо, ибо всем заподло, а ему терять нечего, или же будет заброшен какой-нибудь тщедушный полуботан, потому что, ясен хуй, ботаны в пэтэу не учатся, а наполовину ботаны – сколько угодно. Могли Мясо и нахуй вполне послать, и надерзить сколько душе угодно, и отдача нисколько не заёбывала, но чего он не мог терпеть, так это когда его называли Мясом. Услышав это слово, он перевоплощался, словно Спайдермен какой-нибудь. От флегматичности и вселенского похуизма не оставалось и следа. Хищником становился, воином. Вскакивал со своего табурета и с разрисованной жопой, сжимая кулаки, внимательно высматривал, кто осмелился произнести это табуированное слово. И хуёво приходилось тому, из чьих уст оно вылетало.
Однажды он запустил чугунной геометрической моделью в раздолбая Мишкина, утробно прорычавшего на последней парте:
- Мяяяяясо!..