Не так давно в одном из трэдов зашёл разговор о советской лейбломании. Мол, это было запредельное, ни с чем не сравнимое, обожание всего западного. Опять-таки, неугомонные «антисовки» смешали всё в одну кучу и рассуждали о явлении, характерном для эпохи Застоя, как об исторически неизменном на протяжении всей советской истории. Но тут важно другое - лейбломания в той или иной степени характерна практически для любого человеческого общества - всегда найдётся горстка людей, для которых лейбл будет означать нечто большее, чем простая бирка на подкладке. Особенно это было характерно для царской России, которую обычно принято представлять, как антипод Совка.
Российская лейбломания XVIII - XIX вв. была куда круче советской, даже в её «застойном» варианте. Достаточно вспомнить пьесу Д.Фонвизина «Бригадир» или, скажем, водевиль И.Крылова «Урок дочкам». Доходило до того, что мыло француза Брокара считалось хуже, чем мыло француза Любэна только потому, что Брокар работал в Москве, а Любэн - в Париже. Кроме того, понятие «лейбломания» гораздо шире, чем простое поклонение французским модельерам или японской технике. Это - повышенный интерес к знакам-символам, означающим принадлежность хозяина к «избранному кругу». У Евгения Онегина были часы-«брегет», а эта фирма делала каждый свой экземпляр - уникальным. Брегет - как символ уникальности обладателя-денди. Так и во всём.
Собственно советская «застойно-перестроечная» лейбломания, конечно же, имела свои уникальные особенности.