В последнее время для борьбы с депрессией начал смотреть российские телесериалы. Не в том смысле, что я окончательно превратился в сорокалетнюю домохозяйку, рыдающую над несчастьями плейбоя Петрова, а в том смысле, что вот включаешь ты "Клан Сопрано" и впадаешь в ступор. "Господи, какая четкая, ясная, выверенная структура! Какая прогрессия конфликтов! Что за живые, метко схваченные характеры! А язык! Песня, а не язык! Мне так никогда в жизни не написать!" И начинаешь, натурально, плакать. Затем переключаешься на премьерных "Цыганок" и слезы как–то сами собой высыхают. "Господи, а я, оказывается, не самая большая бездарность в этой стране, есть и покруче. Да что там "есть", они не просто "есть", они пишут часовые драмы, идущие по центральному телевидению в прайм–тайм! Невероятно, господи! У меня блестящее будущее в этой индустрии идиотов!"
Ну, или не идиотов, а тонких интеллигентных людей с прекрасной эрудицией и богатым внутренним миром, которые, однако, не знают Страшный Буржуинский Секрет, самую их главную телевизионную тайну (про которую, кстати, умолчали и в сценарной мастерской, которую я посещал). "Каждая сцена — законченный драматический бит с конфликтом, в котором участвуют протагонист и антагонист с ясной мотивацией". Это, повторюсь, простейшее правило, азы азбуки сценариста, встречающиеся в каждой американской книжки про писание телесериалов. Человеческая жизнь состоит из конфликтов, смотреть на дружную семью вам надоест через пять минут, но заставьте ее членов ругаться между собой — и ваши зрители будут обсуждать 954–ую серию на лавочках у подъезда.