Мне одиннадцать лет. Родители взяли меня с собой в ресторан. Лето, каникулы, и родители решили, что это не повредит мне. Я счастлив, и мне совсем не хочется спать.
Я помню жареных кальмаров и картошку фри, которые ел в тот вечер, запивая их налитой в длинный узкий бокал Колой, - такой узкий, что моя переносица упиралась в его ободок. Под потолком, провисая и образовывая ниши, распростерлась рыбацкая сеть. Прямо над нами, в одной из ниш, лежит чучело акулы, а чуть поодаль, над соседним столиком - электрического ската, - и оба чучела блестят, покрытые лаком, а искусственные бусинки-глаза смотрят тускло и безжизненно.
Высокий и худой, с бледным вытянутым лицом официант возник у нашего столика, записал что-то в черный блокнот, и, вложив блокнот за пазуху, удалился, а через какое-то время две молоденькие официантки уже расставляли перед нами тарелки с едой.
В дальнем конце зала работали музыканты: клавишник, прячущийся за каскадом из трех синтезаторов, и певица, девушка лет двадцати, полная, в тесном блестящем платье, с тяжелым, усиленным динамиками, хищно и навязчиво реющим над столиками меццо-сопрано. Музыка звучала слишком громко, и, когда я говорил с отцом, нам приходилось сближать головы, чтобы услышать друг друга.