В то памятное лето все родственники собрались на даче у моей тёти. Огромная деревянная веранда, тайные уголки запущенного сада и тягучие, пряные, как землячное варенье летние дни располагали к особому роду беззаботного времяпровождения, которое возможно исключительно только на даче. Сборная команда разнополой детской мелюзги с воодушевлением гонялась за кузнечиками-синекрылками, собирала и сушила луговые разноцветы, выуживала из комариного пруда серебристых карасей. В речушке водились сонные щуки и краснопёрки, а из-под ног то и дело шуршали всполошенные ужи. В тенистой низине леса, у самого оврага, где звенел поющий ручей, лежали белые кости когда-то задранного волками лося. Говорили, что в самом черепе жила злая необыкновенных размеров гадюка, которая может запомнить нарушителя своего покоя в лицо и приползти к нему ночью. Да и мало ли чего тогда ни рассказывали, коротая неожиданное, свалившееся в виде дачного отдыха дармовое время. Дети пугали друг дружку рассказами про «черного-черного человека», морги и кладбищенских мертвецов. Взрослые же, временами опускаясь до полушёпота, при свете ночника рассказывали друг другу ужасы про внезапные инсульты, кошмарный рак, прочие несчастья и хвори. И, казалось, что в их долгой и серьезной жизни и так полно других, реальных ужасов и страха, от которых мы, дети, еще были пока ограждены детской наивностью, полупрозрачной и тонкой, как тюль на окне.