Долго идем. Что в Питере, что в Москве, всегда долго идешь.
Холодно на улице и ветер. На улицах пусто, как у Блока в поэме. И Снег мелкий-такой-мелкий. И все - в лицо. Но я знаю, что, что, где-то там, по другую сторону Невы, на окраине этого сурового обледеневшего города ждет батя. Беспокоится. Поэтому, хоть, ночью, но все-таки приду. Ща, батя. Ща…
***
Антон, сука, длинноногий. Не то, что я – круглый, толстенький, ноги колесом, как у бурята. Он метр за метром отмахивает, на поворотах уходит вперед на три лошадиных корпуса. Мне, потом, сбивая дыхание, сменить приходится, бежать. Еще и полушубок этот авиационный, унты собачьи – жарко от бега становится. Потом все пропиталось - на спине иней хрустит. Планшет, ёбаный, идти мешает, по ногам бьет. Я всегда в планшетах и портупеях путаюсь. Да еще и, как малец, застежки у шлемофона обсосал, те льдом покрылись - щеки и подбородок холодит неприятно.
- Далеко еще, Антоха? – пар от слов на бровях серебром мохнатым оседает.
- Да не. Чуть-чуть. Минут сорок еще. Нам главное Невский перемахнуть невредмимыми, а там, через Неву, через лед, и почти дошли.
- Надо было, все-таки, рассвета дождаться. Сколько идем, а все равно темно. Где твои обещанные белые ночи?