Ванька Простой уныло почесал седую двухнедельную щетину. Зарос, пока добирался до отчего дома. Долго ж ехал, тяжко, муторно, с пересадками, - бриться было недосуг, да и не хотелось. Седая поросль на впалых щеках символизировала Ванькину новую, свободную жизнь.
Обрыдло бриться. Достала предсказуемость каждого тюремного дня. Хватит. Десять последних лет каждое Божье утро скребся мойкой не по своей воле. Отмаялся вот, о чем и справка есть в боковом кармане телогрейки.
Простой окинул двор цепким зековским взглядом. Ветхий забор тянулся в небо растопыренной серой пятерней, цеплялся за воздух, - стойкий, дряхлый солдат. Окна родительской хибары спрятались, накрывшись веками самодельных ставней : Ванька сам заколотил еще до последней отсидки . Никогда не думал сюда возвращаться, но, пришлось.
-Завязка – дело тонкое, тут подальше от братвы надо, поближе к земле. – неторопливо размышлял Простой. Удобно сел на корточки прямо у поржавевшей калитки. Размял засохшую «Приму», чиркнул спичкой.