Сейчас, годы спустя, мы вспоминаем его как «Зелёный домик», что произносится с ностальгической теплотой в голосе. Особенно наш младшенький вспоминает. На вопрос, где бы ты хотел жить, он так и отвечает: «В Париже или Заветах Ильича, в Зелёном домике». Это в двадцати приблизительно километрах от МКАД, куда мы отступили из Москвы, с которой наши отношения развивались по закону развития романов с тяжёлыми наркотиками: «сначала подманят, а потом – бряк!».
Вспоминаются солнечные дни, благоухание разнотравья, полёт шмеля, походы на озеро, вкус малины на губах, костёр, запечённая картошка и прочий натургламур. А тогда всё было не так. Вернее, так тоже было, но не всегда.
Была ещё шершавая реальность существования без того, без чего не мыслит себя ни один урождённый горожанин. Например, без хитрого фокуса бесследного исчезновения дерьма. Счастливый житель города видит собственные экскременты только мельком. При должной сноровке их вообще можно не замечать, пребывая в ангелическом состоянии. Отверстие, в которое он испражняется, соединено со сложной системой труб, куда и уносятся отходы его жизнедеятельности в неизвестном направлении. Нам же приходилось жить со своим дерьмом бок о бок, памятуя, что прах мы, и в прах возвратимся. Как и все его собратья - деревенские туалеты, наш представлял собой деревянную будку с дыркой в полу. Будку, надо отдать ей должное, довольно эстетичную - из свежеструганных досок, крашенных морилкой под красное дерево. Обычно такая будка ставится над выгребной ямой, заполняемой в течение, допустим, нескольких месяцев. Здесь под дыркой находилось двадцатилитровое ведро, заполнявшееся куда быстрее. Впрочем, это философский вопрос – что гуманнее: раз в квартал выгребать центнер дерьма или иметь дело с меньшим количеством, но значительно чаще. Содержимое ведра выливалось в яму, выкопанную поблизости, слегка присыпалось землёй и забрасывалось стеблями высоких растений. В неё же постоянно сваливались неосторожные лягушки. Там они и погибали вскоре от осознания всей нелепости положения, в которое вляпались, завершая своими тушками натюрморт.